АВТОПОРТРЕТНОЕ (хисти)


"Не плюй против ветра..."

(нар. мудрость)


Прямолинейность пут,
чистосердечность бед...
О, господи, — на что
мне столько мер и правил...

Да, черт со мной! И шут.
Коль мой полночный бред
годится лишь на то,
чтоб кто-нибудь — исправил...

Чем — за руку вести, —
пустите под откос.
Чтоб следом — воронье,
и стон, и звон заречный...

Что я? — Трава в горсти.
Несчастье. Перекос.
И — плюнула на все,
и ветер — встречный...



ТРЕТИЙ ГЛАЗ

Другу

1

Бывало, лезу от любви на стенку
и никого нет рядом... Потихоньку
выплевываю молоко, и пенку,
и скисшие мечты. Но ты, легонько,
за плечико, мол, все не так... нормально...
Колючий свитер пахнет диким лугом
и все в тебе, почти что аномально
твердит, что ты мой друг
и будешь — другом.

2

— Дай мне знать, когда пройдет!
— Я зализываю раны...
— Трижды дождик упадет,
трижды «вылинят бакланы».
— Говоря смешную чушь
без поправок и помарок,
дай мне знать, когда не дюж
у маринок и тамарок.
— Ты все та же, что была
в детских плюшевых хоромах.
— Ты хотел, чтоб я жила,
я живу. Но как-то в промах.

3

— И струнишь донжуанство, как белка струнит колесо,
удирая от всякого, кто замирает на месте...
— Что-то есть в этой прыти от близкого шее лассо,
от петли гистерезиса, вымученной в тили-тесте.
— Отчего же боюсь, что разобран последний завал,
что уже не осталось преград до опасного шага...
— От того, что ты больше не лечишь, как дед-коновал,
не играешь, как с маленькой в... ножницы, камень, бумага...

4

— Только мы не можем сойти с орбит.
— Без тебя давно бы шагнула мимо.
— Сотни раз тобою я был убит.
— Сотни раз тобою была хранима.
— Ты прости, что наши с тобой пути
перепутало топкой вселенской тропкой.
— Если ты не робок, по ней иди.
— Если робок...
— Тоже побуду робкой.



ДВЕ ТЕНИ (стихи не для всех)


Касаясь белого листа асфальта
я понимала, что душа шершава...
что каблука заточенное жало
сквозь плоть ее свободно проходило
под этим солнцем, и огнем, и светом...

А в белых снах восторженного альта
звучала гамма, тут же, в подворотне,
с мальчишеским упорством, возле «сотни»,
упавшей в кепку цвета крокодила,
единственным на тот концерт билетом...

Прижав к груди седеющую скрипку,
стоял старик, и отдыхал, и слушал,
смотрел на мальчика, и видел душу,
еще не тронутую каблуками,
еще не верившую в обнищанье...

И длился день, очерчивая зыбко
две тени на расплавленном асфальте,
и сторублевый одинокий фантик,
и старенькую кепку под ногами,
и белый лист усердного молчанья...


СЛУЧАЙНЫЙ РАЗГОВОР


Серый дождь, скупая печаль,
пароходный город, вода...
Ты поймешь... ты скажешь, — Причаль
хоть когда-нибудь, хоть куда...

В глубине прищуренных глаз
ни сомнения, ни тревог...
— Ты уже, наверно, не раз
здесь распутывал поплавок...?

— Извини, но в этом краю
нет ни удочек, ни мостков...
— Я тебя в себе узнаю,
оба сшиты из лоскутков,

оба вышли, как на духу,
до конца, звериной тропой
в эту ночь, в безлюдье, в труху
воевать с самими собой...

— Серый дождь, его не унять,
глушит звуки, бьет фонари...
— Ты меня боишься обнять...
Извини, что знаю, старик.

Нам с тобой не выжить от ран.
А еще я знаю одно...
Здесь не выйдет дернуть «стоп кран»,
здесь уходят камнем на дно.


ДРУЗЬЯМ

Развеются образы старых долгов...
свободно как возглас, легко, беззаботно
я встречу друзей
и не встречу врагов.
Неистово, жадно, почти что животно —
друзей!
именами наполнивших — хруст
сухого гербария... милые лица
друзей, без которых мучительно пуст
мой дом... и не хочется в нем домовиться.
Они мне придумают ориентир,
перепрограммируют сроки и цели,
иначе не выжить,
иначе — пунктир...
и все, что я есть — у него на прицеле.


ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЕСНЫ


Белая ива склонилась над омутом,
черная кошка запрыгнула в облако,
ветер упрямо баюкает
колокол
города...

Это — весна на дорогу окольную
вышла — разыгрывать партию сольную,
чтобы повесить на души
крамольную
вольную...

Чтобы — рвануть, надевая улыбочку,
чтобы — присвистнуть в дырявую дудочку,
чтобы сиротство закинуть,
как удочку,
в улочку...


КОМНАТА

Комната,
четыре стены.
Комната,
четыре спины.
Лунные окна
в комнате
зажжены.

Ожили
лица вещей,
кожею,
до мелочей
припоминаю горсть
скрипичных
ключей.

По полу
тянется плед
коконом
прожитых лет,
все позабыто,
я вылупляюсь
на свет...

В робкие
полушаги,
в топкие
зовы — звонки,
в дверь — нараспашку!
в обе твои
руки...


***

Я так люблю, когда мы близко,
и наши руки сплетены...
когда я падаю так низко
не по вине, а — для — вины...

Ночь глубока и беспросветна,
в ней — только реки и мосты,
приливы душ, порывы ветра,
и безнадежно — я и ты...

Нет, я уже не обознаюсь,
превозмогая глубину
тебя держусь, тобой спасаюсь,
и задыхаюсь, и — тону...

И будет — так. И будет вертел, —
один порыв, один поток!
Последнее бессилье смерти
и первый — воздуха — глоток...


ОТКРОВЕНИЕ

Чуть дотрагиваясь щекой
до твоей щеки,
закрывая тебя собой,
как от ветра,
украду у себя — другой,
той, что ночь — стихи,
каждый вдох твой,
и выдох твой
предрассветный...

Ароматами сладких уз,
горькой бузиной
разобьюсь о тебя, как — с бус
камни — в россыпь...
в полумраке звенящих чувств
поднимусь волной,
каждый омут
ловя на вкус,
каждый остров...

И сомкнется горячий круг
напряженных тел,
и вольется — в обеих рук —
сердцевины
не жена, не сестра, не друг,
то, что ты хотел,
как Господь
получить из мук
теплой глины...

Раздвигая ночные льды,
разрушая плен
будем святы лишь я и — ты
на — мгновение...
А когда сладострастный дым
опадет с колен,
покачнемся мы
с высоты
откровения...


УТРО

Я к тебе прикасаюсь,
боясь ощутить не настроенность струн...
ощущая... варганное эхо... органного Баха,
понимая... и не понимая,
кто жнец, кто игрец... упоительный
дудочный врун
с одиноким биением сердца на уровне...
уровне паха...

Я к тебе прикасаюсь,
пытаясь услышать вопрос на ответ
про бездонные ночи под шелковыми
простынями,
там живет нагота междометий
и там, закрывая ладонями утренний свет,
я к тебе прикасаюсь, рисуя...
кошачьими полутенями...


***

Закрыть глаза, зажмуриться и ждать
прикосновения твоей тоски...
О небеса, я научусь страдать,
я научусь отмеривать шаги...

И по ночам, не зажигая свеч,
молясь беззвучно о твоей судьбе,
я научусь печаль свою стеречь,
я научусь не привыкать к тебе...

Пусть боль моя останется во мне
иглой, занозой, колотым стеклом,
чертенком в расплескавшемся вине,
и ангелом за праздничным столом...

Не шелохнусь и вида не подам,
не обернусь и даже не вздохну,
но ни за что на свете не предам
внезапно задрожавшую струну...

Никто, никто не сможет угадать
как нужно мне, покою вопреки,
закрыть глаза, зажмуриться и ждать
прикосновения твоей тоски...


ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

Ну вот и все...
Осталось только — помнить,
и не надеяться, и — не жалеть...
и свой бокал
торжественно наполнить,
и промолчать,
и двери отпереть,
и — отпустить,
ни в чем не упрекая,
и — напоследок —
помахать рукой...
Какая — малость,
будничность какая,
и — удушающий — глоток
какой...

Ну вот и все.
Апатия и скука.
Табачный дым
в раскрытое окно...
Гори огнем, удачница-разлука,
мне пропадать
с тобою суждено...
и — слышать, как
упрямо — не стихают
во тьме шаги...
и не позвать с тоской...
Какая малость,
будничность какая
и удушающий
глоток
какой...


Я К ВАМ ПИШУ?

Я к вам пишу? Я к вам — дышу...
я — к вам
и шепотом, и криком
тянусь —
в бездумии великом...
к — дверям, к — перилам, к — этажу,
к звонку,
к дежурной паре фраз,
к цепочке, сдернутой со злостью!
я — к вам...
непрошенною гостьей.
О, господи.
... в последний раз...


***

Из выпуклого облака обиды
я выжала последнюю слезу,
горючую, вангоговского вида.
Она легла свечей на бирюзу
шифонового платья... и прошила,
прожгла или, верней сказать, прошла
навылет...
малахольная игла,
бездумный гвоздик, елочное шило...
Я все решила.
Но не все смогла.

И вновь осталась... Так уже бывало.
Не думала, что пишется конец
комедии... где ты, как плавунец,
скользишь непринужденно и бывало
по темной глади мартовского следа,
в котором утопился мой мирок
обманок...
и каких-то, между строк,
недособытий, недовесен, недо...
Как два соседа
мы любили впрок.


ПРОСТО...

Сигарета, кофе, дождь,
широченный подоконник.
Будто в комнате — покойник,
тихо-тихо ты сидишь...
Не протягиваешь рук.
Не одариваешь взглядом.
Просто близко. Просто рядом.
Просто на воду глядишь...

Ну и вот, пожалуй, все.
Никакого эпатажа.
Просто поезд, если даже
опоздает, — не спасет.
Просто еду насовсем.
Просто куплены билеты.
С пересадкой. На край света.
Глупо спрашивать — зачем.

Одиночество вдвоем, —
крах взаимоисключений...
И досада. И стечений
обстоятельств водоем...
И разлука впереди,
за зеленым светофором,
где ночной экспресс —
фарфором
разбивается в пути...

Сигарета, кофе, дождь,
чемоданы у порога...
«Не тревожься ради бога...», —
тихо-тихо я скажу.
А когда закрою дверь,
то, что плачу... не замечу...
просто поезд, просто вечер,
просто на воду гляжу...


*** (зарисовки)

Оглохшим взором
ткнулась в небеса...
там – безрассудства
предзнаменование,
и отсветы, и краски
без названия,
пестрящие
под птичьи
голоса...

Певучий хор,
распахнутая высь,
малиновые трели
благодати,
как – милостиво, щедро и
некстати
они
с моим молчанием
слились...


***

Когда появится
ночной автобус...
Нет, не автобус,
дьявол на колесах.
И если б дьявол...
"праведная" нечисть,
готовая
сожрать
меня
в ночи...

И — там,
вертя баранку,
точно глобус,
седой сатир
в подрамнике белесом,
еще сильней
свои сутуля плечи
и выпуская
дымные
лучи,

как — щупальца
в заснеженную хвою,
зеленым глазом
подмигнет во тьме...

тогда,
тогда — прощай
и... бог со мною,
моя любовь,
земная
и
бессме...


***

Что за напасть — не быть счастливой,
когда по малости, по крохам
уже и крылья отросли,
а небо — так же недоступно...

И со звездою хохотливой
раскланиваясь с легким вздохом
из недр спеленутой дали
мечтать — об ослабленьи уз...

Ах, счастье — неподъемный груз.
Не знать — преступно...

И что за глупость — ликованье
души, истерзанной в ненастье,
когда — беспомощный вираж, —
отчаянье непостижимое...

Мне не унять ее желанья,
не разорвав себя на части.
И коронация — мираж.
Поскольку следом — самосуд.

Ах, счастье... запертый сосуд.
Ты — содержимое...


МЕТЕЛЬ

Под утро — темнота
касается души
сквозь мерзлое окно
и мерзлые постели,
как лезвие — холста,
уставшего от лжи,
где кисть — веретено метели...

И как не повернешь,
все ближе и бледней
сквозь сумрачный покров
лицо в оконной раме...
И ты еще живешь,
а белый соловей
уже поет, что нас с тобой не станет...

Мой воспаленный бред —
твой неусыпный страж,
сквозь завыванье вьюг,
сквозь завиранье буйствий...
И вот уже рассвет
стирает карандаш,
размазывая круг предчувствий...

Но ветра кружева
все гуще... и мертвей,
и свадебность садов
слетает с пьедестала,
и я еще — жива,
а белый соловей
уже поет, что нас с тобой — не стало...