Про сахарную голову.

Родители – геологи, каждый полевой сезон, сплавляли драгоценную свою
дочу в большое село под Самарой, в то время сменившей пол и пребывающей в
мужеском образе Валериана Куйбышева.
Воспитание бабушки, беззаветно любившей свою рыжую «оторву», сводилось:
около полудня вытащить меня из постели, умыть, накормить, переодеть,
добродушным голосом отчитать за вчерашнее, позавчерашнее и завтрашнее и
выпустить в МИР.
Мир был огромен, прекрасен и жутко интересен.
Шесть длинных, широких деревенских улиц, с садами, огородами и погребами
ограничивала река Кинель – это был НАШ мир. За рекой эти улицы
продолжались, но это был запретный ИХ мир, на который мы, иногда
совершали набеги, а затем принимали ответных визитеров.
Приезжая городская девчонка с содранными локтями и коленками имела неоспоримый авторитет у деревенских пацанов.
За то, что отец геолог – «ветру и солнцу брат».
За то, что брат – летчик, ну почти летчик (поступил в летное училище).
За то, что приезжает каждый год и почти что СВОЯ.
За то, что не трусит, не ноет, как девчонка, лихо гоняет на велике, не
жадина, умеет удить рыбу, выливать сусликов, драться, не ябедничать.
И главное, за то, что в этой рыжей, вечно лохматой головке кипел
незатухаемый вулкан идей фантастических, непредсказуемых, которые она же
первая и кидалась, сломя голову, приводить в исполнение.
Играли мы обычно в бабушкином огромном полузапущенном вишнево-яблоневом
саду, который был отдан в полное наше распоряжение с условием не ломать
ветки не плевать, куда попало косточки вишневые, которые по весне
прорастали по всему саду щетиной.
На краю сада стоял большой сарай, где хранился ненужный хлам и садовый
инвентарь – это был наш командный пункт, где собирались советы и
разрабатывались стратегические планы.
В углу сарая стоял старинный окованный позеленевшей медью сундук,
заваленный, чем попало. И простоял бы он еще сто лет, если бы пиратам не
понадобился сундук для сокровищ. Общими и немалыми усилиями он был
вытащен на середину и торжественно открыт мною, как хозяйкой.
Вау! Обалдеть! Крышка открывалась и закрывалась с музыкой, а на
внутренней стороне было наклеено множество картинок – томные тетки в
смешных шляпках и длинных платьях, дядьки в длинных шляпах, пиджаках с
двумя хвостами и палками в руках выглядывали из окошек виде сердца,
всякие толстые младенцы с крыльями и много чего другого в нашем детстве
еще не виданного.
Бесконечно долго мы развлекались крышечной музыкой и ухохатывались над
уморительными картинками. Затем попытались вытащить лежащий в сундуке
предмет завернутый в мешковину. Усилиями двух самых сильных мальчишек
предмет достали, поставили на крышку сундука и развернули из мешковины.
Перед нами предстал слегка желтоватый, высокий, закругленный сверху
конус чего-то непонятного. Исследования на ощупь, колупание и запах
ничего не дали. ЭТО было каменным монолитом без запаха.
Тогда я, как ответственная за эксперимент хозяйка ЭТОГО, применила самый
верный способ известный еще пещерному человеку – я ЭТО лизнула. Все,
начало было положено. Видимо, правда, что любопытство Евы сгубило мир.
Нализавшись вволю, до отвала, в первый раз, мы решили, что каждый день
такое счастье – это слишком жирно, (о, мудрость детства!) будем лизать в
особо тяжелых случаях, как то: победа заречных над нами, в дождливые
пасмурные дни, когда особо не погуляешь и в мой отъезд.
В день моего отъезда, последний раз нализавшись, мы бережно заворачивали
ЭТО в мешковину, укладывали в сундук, который задвигали в самый дальний
угол и заваливали рухлядью. Нам казалось, что ЭТО не уменьшается и не
исчезнет никогда, что ЭТО будет вечно.
Так продолжалось два лета и половину третьего. Осенью и зимой рыцари мои
свято хранили верность дружбе и не поддавались на искушения.
В середине третьего лета, не помню уж по какой причине, неожиданно нагрянули родители и остались гостить надолго.
Свободу мою существенно урезали и стали пытаться привить мне
хозяйственные навыки – помогать родителям в приведения дома и сада в
относительный порядок.
Сижу на кухне на табурете, поджав под себя ноги, и наблюдаю, как бабушка
крутит на лист плюшки. Русская печь уже с утра протоплена и скоро
оттуда заструится восхитительный запах бесподобных, больше нигде и
никогда не пробованных, бабушкиных плюх.
Бабушка ворчит, что наконец-то Енька добрался до сарая, хоть маленько
разберет его. Вслушавшись в ее говор и осознав надвигающееся горе,
вихрем рванула к выходу и уткнулась в дверях во входящего отца. Он
держал в руке увесистый округлый булыжник бело-желтоватого цвета,
отполированный нашими языками до зеркального блеска.
Бабушка долго глядела не него, вначале непонимающе, затем
печально-вспоминающе, и, наконец, заплакала и обессилено присела на
табурет, опустив руки в муке на колени.
Первый раз, увидев плачущей свою дорогую бабулю, я тоже заревела в голос
и уткнулась ей в колени, целуя старенькие руки. Мне было страшно и
больно не за то, что накажут, а за то, что бабушке больно и бабушка
плачет.
Кое-как, успокоив нас обеих, отец выслушал моё всхлипывающее покаяние,
затем молотком разбил булыжник, который в изначальном своем состоянии
носил название сахарной головы, на большие, с кулак, куски и велел мне
раздать их своим друзьям. Что я и сделала, оставив себе один кусок,
правда, самый большой, но который, почему-то больше ни лизать, ни чай
попить с ним, не хотелось. Этот кусочек детства я хранила много лет,
пока, к сожалению, при очередном переезде, не потеряла его.
Однажды, уже став достаточно взрослой, я поинтересовалась у бабушки, почему она плакала, неужели жалко стало сахара.
И она рассказала, что эта сахарная голова – память о муже, моём деде,
который в двадцатые голодные ушел в город на заработки, вернулся через
три года совсем больной без ничего, и только эту сахарную голову донес
до своих пятерых полуголодных детей. На другой день, после приезда умер.
Вначале она забыла об этой голове – не до того было. Затем ее посетила
мысль, а вдруг дети заразятся, ведь неизвестно от чего отец умер. И так
как такую драгоценность выкинуть ни одной деревенской женщине даже в
голову не придет, она была запрятана далеко и надолго и благополучно
забыта.
Вот такая история о забытой сахарной голове.